Наталья Бехтерева: Кризисное состояние сейчас у всех

О том, когда не нужно ходить к психологу, как не потерять доверие подростка, что будет с психикой после длительного нахождения в состоянии стресса и страха. Врач-психотерапевт, продолжатель знаменитой династии Наталья Святославовна Бехтерева.

–  Мозг – наименее изученная часть человеческого тела – до сих пор нет однозначного ответа на, казалось бы, простой вопрос "Как думает человек?" И патогенез многих неврологических и психических заболеваний неизвестен. Можно ли утверждать, что, в отличие от других медицинских специальностей, в психиатрии меньше всего науки и больше всего искусства?

–  Сложность психиатрии и психологии заключается в том, что сознание очень трудно пощупать, потрогать и измерить. Психиатрия всегда была смежной дисциплиной с философией и психологией. Тем не менее, я бы не сказала, что науки нет: на сегодняшний момент очень много исследований позволяют определять факторы, приводящие к тем или иным заболеваниям, мы можем прогнозировать их течение … Да, не в той мере, в которой хотелось бы, но я предполагаю, что в скором времени это будет возможно.

Ещё есть разница: психиатрия – это медицинская специальность. Должны быть определенные знания и навыки, благодаря которым мы понимаем, что это депрессия, например, и есть чёткие протоколы, клинические рекомендации, где прописано, как поставить правильно диагноз. Искусство заключается в том, что психиатр, психолог, психотерапевт –  должен быть максимально разносторонним человеком, чтобы иметь возможность понять, чем живет пациент. Он должен быть человеком, которому комфортно рассказать о своих переживаниях. 

Да, люди всё чаще идут к психотерапевту, но, на самом деле, я осмелюсь предположить, что идут в основном для улучшения себя, для личностного развития и роста. Это люди из «зелёной зоны», иногда из «жёлтой», а вот когда депрессия, люди боятся и не всегда даже знают, к кому обратиться. И ходят в основном города-миллионники, Питер-Москва, а во многих малых городах – это все ещё страшная штука: психиатр, психотерапевт. 

Считается нормальным обращаться к психотерапевту для развития, а признать, что депрессия – сложно. Эта история: «соберись, что ты тут расклеился, волю в кулак», – она же у нас на подкорке. И я считаю, что очень важно психологическое просвещение, информированность, чтобы рассказать, что такое депрессия, что она встречается часто и будет встречаться ещё чаще. Потому что по данным ВОЗ, сегодня депрессия – третья причина нетрудоспособности в мире, и она скоро может встать на первое место. 

Чем выше уровень прогресса, чем больше гаджетов –  того, что должно помогать чувствовать себя лучше, тем выше уровень тревожности и депрессии.

Для специалиста очень важно найти контакт с человеком, чтобы он рассказал, что переживает, чтобы он доверился, потому что зачастую ему самому очень страшно и непонятно. И то, как я, специалист, постоянно с собой работаю, чтобы быть разносторонним и грамотным человеком, чтобы тот, кто обратился ко мне за помощью, увидел во мне основу для доверия – это искусство.

–  Многие называют психологов современными священниками. Почему посещение этих специалистов стало нормой?

–  У меня немного другая позиция, и многие психологи будут кидать в меня камни. Я считаю, что неправильно со всеми проблемами идти к психологу и к психотерапевту. Тревога, плохое настроение, отсутствие энергии, признаки эмоционального выгорания и депрессии, – их причины не обязательно психологические. Это могут быть совершенно разные соматические заболевания. Например, нарушение работы щитовидной железы, дефициты микроэлементов, астенический синдром после тяжелых заболеваний, гормональные нарушения. Здесь важна совместная работа психолога и врача. То есть не всё, что нам кажется «иди к психологу» должно быть к психологу. Второй момент, я категорически против перестройки личности. Зачастую человек говорит, что он хочет, чтобы у него были лидерские качества, или «я такой, а хочу быть другим». Я считаю, это только во вред, человек не должен себя ломать. Он должен использовать свои сильные стороны для того, чтобы успешно функционировать. Любое вмешательство в личностную сферу может нести негативные последствия. 

Мы часто ходим к психологу, потому что кажется, что это волшебная таблетка. Человек хочет, чтобы кто-то что-то делал, чтобы было хорошо и спокойно, чтобы дать какую-то опору. И часто это невозможно, потому что психотерапия – это работа и психотерапевта, и самого клиента-пациента. Психологическое консультирование предполагает действительно очень большую работу. Поэтому, когда ко мне приходят, я говорю, вы подумайте, потому что психотерапия - не самое приятное мероприятие в жизни. Мы видим ту часть себя, которую нам не хочется видеть, мы ставим себе цели, которые нам сложны. Просто пойти: покажите, как мне справляться со стрессом, это иногда обман мозга, сделать что-то, чтобы было максимально просто, быстро и ничего за это не было. Я очень много учусь и вижу большую разницу между подходами к консультированию зарубежной и российской школы: у нас нужно все пройти быстро, а если за несколько встреч результата нет, значит, плохой психолог, не подходит. А зарубежные школы очень медленные, потому что изменение себя это очень медленный процесс, неприятный, требующий поддержки и так далее.  

То есть у нас, скорее, ходят, чтобы получить поддержку в виде волшебной таблетки. Я считаю, что проблема ещё в том, что разучились просить и получать поддержку близких, мы разучились смотреть на мир глазами другого человека, нам сложно поставить себя на место другого, понять его мотивацию. 

Мне было бы намного приятнее слышать, если бы пациенты говорили, «моя семья мне помогла пройти сложности, моя семья помогла мне развиться, мои друзья дают мне стимулы к развитию». Нужно помнить, что друзья и близкие – это мощная поддержка. Да, не стоит ей злоупотреблять, весь негатив сливать дома, но просить помощи у близких надо, и это правильно. Потому что мы социальные существа, мы должны быть в отношениях, и отношения – это не только попили кофе-вино, поговорили разошлись. Это эмоциональные отношения, эмоциональная привязанность, это эмоциональное хорошо и эмоциональное не очень хорошо. И это необходимо.

– Среди подростков стала очень популярна романтизация психологических расстройств: прежде всего, депрессии, но также и биполярного расстройства, и даже шизофрении. Почему?

–  Это всегда было. Я на редко консультирую подростков, потому что у меня дочке 17 лет, и это большая работа с целью исключения факторов контпереноса. Но понятие метафизической интоксикации, смысла жизни, оно у подростков было всегда, это не тренд сегодняшнего дня, многие подростки просто больше сейчас говорят об этом. А подростки в определённый период взросления всегда задавались вопросом, что "всё тлен и зачем я живу". Это связано с взрослением, гормональной перестройкой. Альбер Камю всегда был популярен именно у подростков, когда они задаются вопросом: а вдруг я не такой, как все, а вдруг со мной что-то не так, я хочу быть особенным, в чем смысл жизни и какая смерть. Психические заболевания и психологические трудности – это ведь такая особенность, которая ассоциируется с уникальностью, потому что многие великие творческие люди страдали заболеваниями. 

Как вести себя родителям? Разговаривать с подростками честно и не бояться слышать. Часто мы боимся услышать, что нам подросток скажет, и мы уже за него всё придумали, что он нам скажет.

Меня часто сейчас спрашивают, как говорить про "спецоперацию" с детьми, я всегда говорю: честно. Контакт нарушается не потому что что-то страшное происходит в мире, а на уровне того, что я, как родитель, хочу как лучше, не договариваю, хочу уберечь подростка от тяжёлой правды… Но подросток живет не в вакууме, он все равно всё это узнает и обсудит это с кем-то другим, только он будет понимать, что с вами об этом не стоит говорить.

И ещё подросток – это очень большая работа в первую очередь над собой. Говорить подростку: почему ты не такой? А какой ты? Они – наше проявление, и менять их можно только через себя, то есть я что-то в себе меняю и по закону системы подросток поменяется. Когда мы не отвечаем на вопросы, у ребенка шансов попасть в беду намного больше. 

–  Сегодня многие популярные видеоблогеры выпустили интервью психологов, дающих советы, как пережить ситуацию. Почему такой высокий запрос в обществе? И почему именно у психологов ищут ответ на вполне экзистенциальные вопросы: как оценивать собственную роль в происходящем, как жить дальше?

–  Потому что такие вопросы: «Почему я живу?» очень важные для психологии.  Есть такое направление – экзистенциальная психология, психотерапия – она про смысл жизни, про ценности. Именно здесь лежит всё то, что нами движет и мотивирует, наши ценности, наши смыслы. И такие ситуации, как сейчас, когда мы не можем ничего планировать. Две недели, по-моему, это максимальный срок планирования сейчас. Опереться внешне не на что, и человек, конечно, будет пытаться найти опору в себе. 

Вообще, за последнее время очень много экзистенциальных вопросов, причём у молодых людей, (раньше было у тех, кто старше 40). Сейчас многие 20–30-летние приходят со смысловыми вопросами: кто я в этом мире, какой смысл я несу, какие у меня ценности? Если раньше можно было долго и нудно, грустно, иногда весело, разбирать все эти смыслы, то сейчас за неделю мы вынуждены это в себе проработать, потому что это действительно даёт нам в себе опору.

Сейчас все говорят, что справляться с эмоциями, сложностями, неопределенностями нам помогает рутина. А дальше-то что? А дальше вопрос: а зачем я всё это делаю? Я вот работаю психотерапевтом, мой смысл, моего функционирования профессионального, моей работы, моя ценность – это моя психотерапевтическая практика. И я понимаю, что я хочу дальше работать в этой профессии, помогать людям, которым сейчас тяжело, давать им опору, поддержку, помогать им найти силы двигаться дальше. И дальше все переживания, которые идут в промежутке: не работает это приложение, а как переводить сюда деньги, а какие материалы давать, а на какие курсы ходить – это всё становится мелочами, потому что я вижу глобальную цель, этот смысл и я нахожу, как его реализовать. Смысловые вещи – это то, что глубинно и основательно помогает нам идти вперед. 

–  Сейчас очень много говорят про стыд, про вину, с этим идут к психологам…

–  Это про манипуляцию. Я понимаю, что у меня нет выбора: не я выбираю, а мне говорят – как себя чувствовать, как реагировать, как воспринимать факты…. И я становлюсь объектом манипуляции. Только, когда я знаю свои смыслы, я могу ответить: виноват ли я перед миром и если виноват, то в чём. И как мне это исправить. Поэтому у людей интуитивно такой запрос, чтобы противостоять этой медийной, информационной атаке. Поэтому сейчас это основная история, на мой взгляд.

– Что будет с нашей психикой через ещё какое-то время нахождения под этим эмоциональным прессом?

–  У каждого по-разному, вопрос-обобщение: кто-то восстановится, кто-то найдет какой-то смысл, который будет помогать двигаться, у кого-то будет посттравматическое стрессовое расстройство, кто-то войдет в депрессию и из неё выйдет, кому-то выйти из депрессии окажется очень сложно, кто-то обратится к психотерапевту и с помощью психотерапевтических методов ему помогут выйти из этого состояния, кто-то решит самостоятельно это все проживать и ему будет хуже… Да это тяжёлый период, кризисное состояние у всех, это такое стрессовое расстройство массовое. Но каждый человек обладает особенностями, индивидуальными ресурсами и под одну гребёнку я бы не стала, у каждого будет по-разному. 

Сейчас я не говорю про тех людей, которые находятся на самом поле действий. Но, например, у меня есть знакомые, которые сами из Украины: им помогают базовые смыслы, нахождение в моменте, умение переключать внимание. Это очень сильно работает. Одна девушка из Украины говорит: «да, я выхожу на 5 минут из того бомбоубежища, из подвала, где я нахожусь, я вижу солнце, я слышу, птицы поют, я не знаю, что будет дальше, но вот эти 5 минут удовольствия – мой стержень».

–  Часто можно услышать диагнозы, которые ставят некоторым личностям в истории: паранойю –  Сталину, биполярное расстройство –  Гитлеру. Не попытка ли это переложить ответственность с общества на диагноз, ведь их поддерживали миллионы якобы здоровых людей?

–  Я вообще против того, чтобы ставить диагнозы без того, чтобы видеть человека. Это ведь не только про Гитлера и Сталина, помните была такая история, когда журналистка подожгла себя? (Главный редактор сетевого издания «Koza.Press» 2 октября 2020 года совершила акт самосожжения перед зданием ГУ МВД России по Нижегородской области – прим.ред.) Тогда все бросились ставить ей диагноз – зачем? Мы не знаем, что происходило с человеком, зачем это делать? Это наш защитный механизм: вот мы сейчас неизвестное обзовем как-то, дадим какой-то лейбл, и нам станет понятно. Тут, скорее, не перекладывание ответственности, сложно сказать, насколько мы несем ответственность за многое из того, что происходит вообще в этом мире, а, скорее, то, во что нам хочется верить, какая-то иллюзия, которая потом болезненно разбивается. Но наш мозг стремится сделать непонятное, неприемлемое понятным и объяснить это как-то. И когда мы называем это каким-то диагнозом, мы для себя делаем это понятным. И это тревогу сильно снижает.

–  Многие знаменитости, например, успешные бизнесмены, действительно являются личностями незаурядными и часто производят впечатление “не вполне нормальных”. Что тогда такое нормальность и надо ли лечить ненормальность?

–  Вообще, норма – это сложное понятие, особенно в психологии и психиатрии. Это скорее то, о чём договорилось общество. Люди большого бизнеса или шоу-бизнеса просто больше на виду, и все их особенности видны. Я бы не стала делить: вот творческая профессия, и сразу человек какой-то не такой, нет, просто мы это видим, об этом говорят, об этом рассказывают. А когда лечить? Когда есть какие-то реальные факторы, которые угрожают здоровью, и это всех касается, не только звёзд. Если происходит что-то, что несёт угрозу здоровью человека, как нарушение питания, настроения, когда он не может из дома выйти, совершает опасные поступки – это надо лечить. 

У каждого есть свои тараканы, иногда мы их видим, иногда нет. Я вижу больше тараканов, потому что у меня глаз намётан, и люди мне хотят их показать.