О лодке «Астон», норвежцах и трёх китах компании
Антон АРТЁМОВ, председатель совета директоров АО «Астон Консалтинг»

О лодке «Астон», норвежцах и трёх китах компании
Антон Артёмов, председатель совета директоров АО «Астон Консалтинг»

01:52 о создании АСТОН
03:05 почему Россия
03:46 о норвежцах
04:56 проект ФАРМОН
06:22 о компьютерах и ксероксе
07:34 проект «Лабораторная диагностика»
09:42 о логистике в большой стране
11:04 смета на неонатальный скрининг
12:16 проект «Регистры»
16:03 о доп. нагрузке на врачей

- Герой сегодняшнего интервью не врач, не учёный, он не производит лекарства, однако он сделал очень много для того, чтобы медицинская помощь в нашей стране была качественнее и доступнее. Антон, привет!

- Привет, Наташ!

- Можешь сформулировать в одном предложении, чем занимается ваша компания?

- Мы помогаем развивать здравоохранение в России. Собственно, даже наш слоган звучит следующим образом: “Объединяем усилия ради развития здравоохранения”. Вот он об этом.

- Когда и при каких обстоятельствах тебе пришла идея в голову открыть компанию на рынке здравоохранения? И главное, почему ты назвал ее “Астон”. Редко, когда удается задать какой-то вопрос основателю. Почему “Астон”?

- Давай начнем всё-таки с того времени, когда это произошло. 1998 год, в России объявлен дефолт. Я как раз к этому моменту получил диплом по стратегическому маркетингу и закончил бизнес-школу Кэйо в Японии. Помимо этого, я к этому моменту уже успел поработать в фармацевтической компании. На тот момент она называлась “СмитКляйн Бичем”. Сейчас она называется “ГлаксоСмитКляйн”. Помимо этого, у меня был опыт работы в консалтинге как это ни странно в Норвегии. Япония, Норвегия - большие расстояния. И я понял уже к тому моменту, что мой путь - это путь самостоятельного бизнеса, а не корпоративного человека. Поэтому в 1998 году я принял решение создать собственную компанию и в силу еще, наверное, социальной сложной ситуации, которая была в России, и того пускай небольшого опыта в здравоохранении, который у меня был, я решил, что мы будем заниматься консалтингом в сфере здравоохранения.

Почему “Астон” - вопрос хороший, но у меня два “А” в имени. И вообще буква “А” она первая, соответственно, я хотел, чтобы этот бизнес заявил о себе, и чтобы он был действительно первым.

- Как вы лодку назовете, так она и поплывет.

- Да, совершенно верно.

- Почему ты принял решение открыть компанию в России? Почему ты не остался жить в Японии, например?

- Вопрос сложный. Я его задаю периодически себе сам, но думаю, что слово патриотизм можно понимать по-разному. Я, конечно, русский человек, я здесь вырос, это моя страна и я хочу сделать что-то хорошее для этой страны и считаю, что здесь очень много можно сделать хорошего. Если чуть отвлечься в сторону, в Японии я не работал, в Японии я учился. В Японии у меня никогда не было даже мысли остаться. Это совершенно другая вселенная, это совершенно другой мир. Есть люди, которые кайфуют и абсолютно проникаются этой культурой. Я ее уважаю, она мне нравится, но жить там я бы не смог. Что касается Норвегии, то там потрясающая природа, фантастическая страна, но скучно. Движухи не хватает. Норвежцы Тур Хейердал, Фритьоф Нансен прочие норвежцы – им явно не сиделось на месте. Они очень склонны к тому, чтобы покидать пределы своей небольшой страны. Викинги, совершенно верно.

- К слову о викингах. Цитата не викинга, но великого художника и человека Пабло Пикассо. “Я всегда делаю то, что не умею для того, чтобы научиться это делать”. Как часто тебе приходилось делать то, что ты не умеешь? Насколько это применимо к твоей работе и работе твоей компании?

- Ты знаешь, здесь прям наше кредо - всегда. Ты идёшь на совершенно неизведанную территорию. Ты не знаешь, как это делать, но ты уверен, что это сделаешь и сделаешь это хорошо. Так что, мы всегда делали что-то новое.

- Тогда назови три проекта, которыми ты гордишься.

- В первую очередь, это Фармон. Фармон - это был первый по сути проект, это был, мне кажется, 2001 год. Фармон — это аудит госпитального рынка. Это понимание того, какое количество каких лекарственных средства закупают стационары России. На тот момент цифровизация была ещё очень далека от того состояния, в котором она находится сейчас. На тот момент даже компьютеров, собственно говоря, не было во многих лечебных учреждениях. Москва, разумеется, всегда была впереди планеты всей, всегда была отдельной зоной, территорией. У нас было порядка 40 стационаров по Москве, в которых мы собирали эту самую информацию о закупках лекарственных средств. Причем собирали именно из стационаров. Это была не какая-то вторичная информация, полученная еще из каких-то источников информации. Нет, мы договаривались с самими больницами, ксерили эти накладные. Потом вбивали их в разработанное… Кстати говоря, в 2001 году – это была первая разработка программного обеспечения, которую мы сделали. Я сам по ночам сидел в дыму, тогда курить ещё можно было. Программисты в тапочках сидели за компьютерами и колбасили первое наше программное обеспечение под названием Фармон. В течение десяти лет этот продукт “Фармон” он в общем был уникальным, единственным. Он был эталоном на рынке.

- Скажи, пожалуйста. Ты сказал, что в Москве были компьютеры и цифровизация была в зачаточном состоянии, но была. А что происходило в регионах? Как Вы собирали информацию, если компьютеров не было?

- Компьютеры, конечно, были. Бухгалтерия, по крайней мере, велась на компьютерах. Я правда слышал, какие-то доходили отголоски…Я помню, что мы сами. Например, в Новосибирске мы закупали компьютеры для стационаров. Это было чуть позднее, уже, наверное, 2005-2006 год, когда у нас уже выстроилась эти система и мы помогли той самой цифровизации. Мы поставляли компьютеры в лечебные учреждения. Но собственно вот на первых порах нашим помощником был ксерокс, переносной ксерокс, который, как чемоданчик, были такие. Тогда не было даже цифровых фотоаппаратов. Первый цифровой фотоаппарат у меня появился году в 2003-2004. Мы накопили денег, купили цифровой фотоаппарат. А до этого были цифровые ксероксы, с которыми наши сотрудники ездили по стационарам и ксерили накладные.

- Второй проект.

- Второй проект, несомненно, это лабораторная диагностика. Цель проекта - повышение доступности инновационной помощи для пациентов. То есть в результате этого проекта пациент получает диагноз и соответствующую лекарственную терапию. Когда мы начинали этот проект, то само тестирование, если мы говорим в основном о молекулярно-генетическом тестировании, тестирование не оплачивалось из средств фонда обязательного медицинского страхования. То есть, либо пациент должен был его делать за свои деньги, либо изыскивать где-то с большим трудом какую-то государственную помощь. Но фармкомпании были готовы помогать и до сих пор готовы помогать пациентам. То есть мы получали деньги от фармкомпаний и оплачивали проведение тестирования пациентов.

Плюс к этому, мы работаем на территории России. Это огромная территория. Соответственно, у нас есть своего рода хабы. В зависимости от того, в каком виде собирается биоматериал. Это может быть цельная кровь, сухие пятна, парафиновые блоки. Для нас очень важно организовать логистику таким образом, чтобы, было достигнуто качество, необходимое для этой работы. Соответственно, там проводится тестирование, и в том самом программном обеспечении, которое у нас используется для подобного рода проектов, вся эта информация указывается. Врач получает, соответственно, в кратчайшие сроки информацию о результатах теста и ставит диагноз пациенту. Соответственно, если диагноз подтверждается, то пациент практически сразу получает назначение наиболее эффективного препарата.

- Это тестирование до сих пор проходит на деньги фармацевтических производителей? То есть оно не включено и не оплачивается ОМС?

- Частично оплачивается онкология. В онкологию вкладывается большое количество денег нашим государством. Но, как я уже говорил, тестирование состоит из двух больших блоков затратных. Один - это собственно тестирование, а второй - это доставка биообразца. Потому что не всегда пациент может самостоятельно в пределах одного района или даже одного города довезти свой биоматериал до соответствующей лаборатории. Во многих случаях десятки или сотни километров отделяют пациента от лаборатории, которой этот биообразец должен быть исследован. И вот этот логистический кусок, эта логистическая составляющая она не оплачивается, она не входит ни в какие государственные программы. И, соответственно, эту часть берут на себя по-прежнему фармацевтические компании.

- То есть, государство не отдает себе отчет в том, у нас могут жить в тундре...

- Я думаю, что дело не в том, что не отдают себе отчет. То есть это не всегда приходит в голову. Идёт всё время речь о расширении неонатального скрининга. И в какой-то момент несколько фармкомпаний договорились о том, что они делают пилот по расширению неонатального скрининга. Были выделены достаточно большие деньги, они были расписаны, были сделаны сметы, всё было продумано. И потом в какой-то момент нам в руки попала эта смета. Как эксперты мы выступили, чтобы посмотреть, всё ли было учтено. Там не было доставки, её просто не было. Там было всё, была закупка оборудования, была закупка реагентики и масса других затрат, но логистики там не было. И вот, по большому счету, сейчас этот проект, к сожалению, по-прежнему не стартовал, и в силу того того, что надо изыскать средства для того, чтобы логистическую часть доставки биоматериала, чтобы ее каким-то образом выполнить. Правда, сейчас просто время немного изменилось. Сейчас есть еще другие сложности, связанные с реагентикой и тестированием.

- Получается, вы берёте на себя какую-то часть неблагодарной, скажем так работы, которая даже не приходит в голову, например, организаторам здравоохранения при условиях расчета и оплаты медицинской помощи?

- Великие они мыслят широкими мазками. Они видят, соответственно, сверху и это видится какими-то большими кусками, а вот какие-то связующие элементы… Как известно, Дьявол кроется в деталях. И вот какие-то детали, да, бывает, к сожалению, выпадают из поля зрения.

Третий проект – это регистры, конечно же, это наши регистры. Может быть, их надо было даже вторыми по счету поставить, потому что исторически регистры появились раньше, чем лабораторный проект или лабораторная диагностика. Я говорю сейчас о клинических регистрах пациентов. Клинический регистр, его основная задача, это именно он ориентирован на пациента и его лечащего врача. Основная задача – это оценка эффективности и безопасности назначенной терапии. Соответственно, врач должен очень быстро получать обратную связь, видеть, что происходит с пациентом, мониторить, вести наблюдение за состоянием пациента. Естественно, там должны фиксировать нежелательные явления, много очень, большое количество клинической информации собирается и это инструмент работы клинициста-врача со своим пациентом.

Почему я так люблю регистры, потому что это инструмент, который необходим всем, начиная от пациента. Потому что пациент, попадая в регистр, таким образом получает больше, становится больше вероятность того, что он получит необходимую ему терапию. Он попадает в некую систему учёта.

В реалиях России мы неоднократно сталкивались с тем, что даже когда есть медицинская электронная система в лечебном учреждении МИС (медицинская информационная система) так называемый, в который сливается вся информации в отношении одного пациента. Но для того, чтобы сделать какое-то сопоставление, то есть там десятки разделов в этой медицинской карте, и ты должен в каждый из этих разделов зайти, открыть какую-то форму, прочитать, что там написано, это может быть в Word или даже pdf. Потом ты выходишь оттуда и идешь в какую-то следующую форму и должен эту информацию где-то там у себя записать для того, чтобы взять данные другого исследования и уже их сопоставлять. В это время, как в нашей системе – это сквозная аналитика. Можно очень разные сложные строить модели. Это биостатистика в том числе на этом строится. Когда ты строишь очень сложные модели зависимостей того, что происходит с пациентом от назначенного лечения, терапии и так далее.

Соответственно, врач получает мощный инструмент анализа состояния пациента и назначения наиболее эффективного лечения. Администраторы здравоохранения получают информацию, что происходит на территории, какое количество пациентов, какими препаратами эти пациенты лечатся. Соответственно, какой объем должен быть закупки препаратов. И это касается администраторов здравоохранения как регионального уровня, так и федерального. На уровне главного специалиста страны, я уже не говорю о Министерстве здравоохранения, это полная информация о том, что происходит в определённой терапевтической области.

Для примера можно взять наш регистр, опять же наш, регистр сахарного диабета. Мы ведем регистр сахарного диабета на территории России совместно с эндокринологическим научным центром. Он охватывает все 85 регионов России. Мы имеем представление, точнее, наши коллеги из НМИЦ эндокринологии имеют абсолютно полное представление о том, что происходит с пациентами с сахарным диабетом на территории России. Это огромная база научной информации. Клинической, разумеется, в первую очередь, научной информации. Соответственно, на основе регистра делается большое количество публикаций, выступлений на международных, российских мероприятиях и так далее. Это кладезь информационный.

- Антон Артёмов – человек, который очень любит регистры. Антон, скажи, пожалуйста, кто заносит информацию в регистры?

- Врачи.

- Это дополнительная нагрузка?

- Это дополнительная нагрузка во многих случаях.

- Сейчас основной… Даже это не претензия. Я не знаю, как это лучше сформулировать. Но это замечает, каждый, любой пациент, который приходит на прием к врачу, особенно к участковому врачу, к примеру. Или в любое государственное первичного звена медучреждение, он видит, что врач 90% времени он чего-то там одной или двумя руками вбивает в компьютер. У него, зачастую, нет даже времени посмотреть в глаза пациенту. Если это дополнительная нагрузка, как её воспринимают врачи, в первую очередь?

- Очень негативно. Вполне естественно. Потому что мы сами знаем ситуации, в особенности это касается врачей онкологов. Вот я сам лично разговаривал с человеком, у которого…которому приходится одну и ту же информацию вводить в десять систем. Это абсурд. Ты совершенно права. И поэтому мы сейчас как раз работаем над принципиально новым подходом к тому, как это должно происходить. Мы хотим не просто снять нагрузку дополнительную, которую вызывает у врача ввод данных в наш регистр или в наши регистры, потому что у нас регистров более 50 на сегодняшний день. А мы хотим помочь врачам вообще сделать один единственный вход. Например, есть девять систем, в который должна попасть некая информация. И вот мы хотим сделать то самое окошко, в которое вводится информация и потом, соответственно, распределяется по десяти системам.

Другая идея, даже не идея, это мы уже работаем таким образом. Мы, если нам нужно, чтобы врач передавал нам какую-то информацию и уже у него есть какие-то системы, в которых он работает, мы стараемся договориться с теми, кто в чьи системы уже вводятся эти данные, и забирать какие-то данные уже чтобы не от врача, а из той системы, в которую он так или иначе всё равно вводит эти данные.

Мы не разработчик программного обеспечения. Мы заказываем программное обеспечение у специальных копаний, у тех компаний, которые занимаются этим и могут дать наилучшие результаты в этой области. Наша задача – организовать всю эту работу и доказать медицинскому, в первую очередь, сообществу и органам здравоохранения, в том числе, что данные, которые попали в нашу систему, они валидны, они правдивы и это так, как оно есть. Вот, то, что вы видите, это вот так.

- Это реальная картина?

- Это реальная картина, да. Это данные реальной клинической практики, которым можно доверять.